Продолжение предыдущей

В те незапамятные времена
Воздвигшийся в начале государства,
Над пропастью привставший в стремена --
Был человек ужасного коварства,
Чей ум был светел, а душа темна,
Обрекшая столь многих на мытарства,
Что и поныне говорят об нем:
Гори мол негасимым он огнем.


Однако ж, хоть всегда такое мненье,
По смерти гениального вождя,
Бродило средь народного мышленья,
Тоску на дух и ужас наводя,
В том власти не встречалось умаленья --
Напротив -- все границы перейдя
И как бы заново восстав из пепла,
Его величье и росло, и крепло.

В начале мало слышали о нем,
Но постепенно все его узнали.
Он ереси вытаптывал конем,
Он несогласных предавал печали,
И коль встречал он возраженье в ком,
То только горемыку и встречали --
Тот исчезал во мраке без следа,
Никто не ведает того -- куда.

Ходили, впрочем, по станицам слухи,
Подобные станицам лебедей,
Что есть места, затеряны и глухи,
Где мучат несогласных с ним людей.
С живых сдирают кожу, режут ухи
И спать велят на ложе из гвоздей.
Но слухи те не подтверждались дале,
Поскольку кто их сеял -- пропадали.

Был вправе ль, нет, кто слух распространял --
Того не заручусь и не сыначу.
Но чудо: что бы тот ни предпринял,
Во всем имел он верх, во всем удачу.
Крестьянство ли гуртом в артель сгонял,
Промышленную ли решал задачу --
Крушил ли храмы, строил ли дома --
Фортуна шла во всем ему сама.

Земель ли он решал приобретенье,
Тотчас в соседних государствах с ним
Народные вскипали треволненья,
И уж роптали: "Под него волим!"
А ворогов его хитросплетенья
Вмиг исчезали, словно легкий дым
Иль очерк мелом после влажной губки.
Нет, именно не мел, а дым от трубки.

И чудо как держава поднялась!
Как закипела дивная работа!
Заря образованья занялась,
С чела рабочего сошла забота.
Круши и строй! Рабочая вся власть!
Все для себя! Довольно для кого-то!
Но он умел меж строчек дать понять:
Зарвешься -- будешь на себя пенять.

Для авангарда наступали чистки,
Не часто и не редко, а раз в год.
Так баба, закупив в ряду редиски,
С ножом идет на овощи в поход
И в мусоропровод сует очистки,
И вся парша у ней идет в отход.
Хоть, подвернувшись в лапище багровой,
Нож часто схватывает край здоровый.

Опять не скажем -- нужно ль было, ль нет --
Но таковые времена настали,
Что пролетарий вдруг стал сыт, одет,
Министры же, напротив, трепетали
И до ночи оставить кабинет
На произвол теть Дусь и не мечтали.
А впрочем, коли в трепете министр,
Так оттого он только здрав и быстр.

Чтоб им доставить пуще огорченье,
Творя разумный, впрочем, произвол,
Не очень полагаясь на Ученье,
Отец опричнину себе завел
И ну князьям придумывать мученье,
И ну, как вшей, у них искать крамол,
Иного только лишь на смех поднимет,
Того повесит, а иного снимет.

Зато порядку было хоть куда --
Почти никто не крал и не крамолил,
В витринах стыли разные блюда,
И сам отец икрою хлебосолил.
Но чуть ему шлея под хвост -- беда!
И написать, и вслух сказать изволил
Такого, что хоть свет в Москве гаси
И мощи из подвалов выноси!

Возьмет и на науку ополчится
Ни за что, ни про что -- а просто так,
И так в своем гоненье отличится,
Что в школах сеет уж не свет, а мрак.
Врачей поизведет. К кому лечиться
Идти? Зато полно печатных благ,
А к Троице и на Преображенье --
Два раза в год всем ценам пониженье.

А с демографьей -- просто рандеву!
Чего-нибудь да уж набеззаконит:
То в Казахстан поселит татарву,
То немчуру вдруг на Урал загонит.
Евреям кинуть повелит Москву
И на Амуре их селиться склонит.
То пишущим заявит: Не дыши!
То "не пиши!" А се "перепиши!"

И переписывают! Где же деться?
Раз ты партеен -- то как раз должен!
Зато -- какое голубое детство!
Какой румянец золотой у жен!
Где на парады эти наглядеться!
Сколь ими созерцатель поражен!
Храм Покрова, поповой моськи старше,
А низом -- тьфу ты, пропасть, -- марши, марши!

Но ежели уж мысль сю продляну,
Могу ли скрыть я от тебя, читатель,
Про мощную народную войну,
Которой был он вождь и зачинатель.
И то сказать вам толком -- в старину
К нам лез столь оголтелый неприятель,
С такою сволочью из разных мест,
Что и не веруешь, а сложишь крест.

Румыны, венгры, итальянцы, немцы,
Испанцы, наше падло, япоши,
Без племени, без роду иноземцы,
Монархи, дуче, фюреры, паши --
И поначалу задали нам бемцы,
Помучили от полноты души.
Пока веков не прекратится замять,
Того народная не вытрет память.

Взревела ревом русская земля,
Не помнившая со времен Батыя
Подобной крестной муки. От Кремля
В ночь уходили воинства святые
И встали вкруг Москвы, костры каля.
Там пали сильные и молодые,
Подрубленные пулями в снегу,
Но стен Москвы не выдали врагу.

И отметая гордости греховной,
За крепостные отойдя зубцы,
К народу русскому воззвал Верховный:
"Вы, братья, сестры, матери, отцы! "
Закляв их связью не духовной, кровной --
Он говорил им: Дети! Вы бойцы
За землю, на которой дрались деды!
Хотите ли вы рабства иль победы?

И криком закричал честной народ:
Победы! Захлебнется враг проклятый!
За нашу землю! За тебя! Вперед!
Будь нашим знаменем! Веди, вожатый! --
И должен здесь заметить наперед,
Он веры той не осрамил крылатой --
И веру ту, где б наш ни пропадал,
Наоборот -- с избытком оправдал.

С собой, как с прочими, суровых правил,
Как все -- недосыпал, недоедал.
Фон Паулюса за Якова не сплавил,
Как Фриц ему поносный предлагал,
И сына зверским мукам предоставил,
Чтоб против нас не вышел генерал,
Плененный в Сталинграде. Военкомом
И деятелем после был весомым.

Хотя холопьев все еще сажал
И не терпел к проектам возраженья, --
Но как при имени его дрожал
Любой, кто был не нашего мышленья!
Уж танки в городе воображал
И достигал такого накаленья,
Что белый китель, трубка и усы
Вздымали мигом надо лбом власы.

Ах, белый китель! Просто дивный китель!
А трубка всклень "герцеговины флор"? --
Но Тетушка сказала: "Не хотите ль
Вы прекратить молоть подобный вздор --
Он самый натуральный обольститель --
В нем гения не видно и в упор.
-- Ну, коль не гений, так вперед, бесславьте!
-- Ах, милый Фрак, отстаньте и оставьте!

Ваш протеже -- упырь. -- Ах, так? Упырь?
Тут на совете мненья разделились:
Кто говорил -- "упырь", а кто -- "пупырь",
И атмосферы крайне накалились.
Грозили пренья разростися вширь,
А языки их просто с ног валились.
А Ольга, сев с Антоном в уголок,
В салфетку собирала узелок.

Вот во что вылился вопрос Антонов:
Успели и Антона отмести!
Меж тем, на Ржевском генерал Антонов
Совсем уж собирался спать идти.
Тут звякнул телефон. Он снял. "Антонов"
-- Послушай, батюшко! -- и ну кряхти! --
Уж утряси, мы б за тебя говели...
Уговори ты этого... Чертвели!.. --

Антонов тут же сел на телефон --
А был двенадцатый уж час как о ночь --
И, услыхав известный миру фон,
-- Иосиф, -- говорит, -- Виссарионыч!
Вас беспокоит старый солдафон,
Готовый к вам бежать на зов без онуч!
Позвольте обратиться! -- и тотчас
Ему был обратиться дан приказ.

Чрез пять минут звонит он тете Рафе
Чтоб ей о выполненье доложить --
Однако до нее -- как до жирафе:
Звонком и не пытайся услужить.
Она глуха. У ней брильянты в шкафе.
Ее уж спать успели положить --
И до Чертвели ей ни -- вдуга -- швили,
Ей даже свет в квартире потушили.
Бердников Алексей. Стихотворения
Постоянная ссылка на это стихотворение:
Случайные стихотворения этого автора