Зовет нас жизнь: идем, мужаясь, все мы;
Но в краткий час, где стихнет гром невзгод,
И страсти спят, и споры сердца немы,-
Дохнет душа среди мирских забот,
И вдруг мелькнут далекие эдемы,
И думы власть опять свое берет.
_________
Остановясь горы на половине,
Пришлец порой кругом бросает взгляд:
За ним цветы и майский день в долине,
А перед ним - гранит и зимний хлад.
Как он, вперед гляжу я реже ныне,
И более гляжу уже назад.
Там много есть, чего не встретить снова;
Прелестна там и радость и беда;
Там много есть любимого, святого,
Разбитого судьбою навсегда.
Ужели всё душа забыть готова?
Ужели всё проходит без следа?
Ужель вы мне - безжизненные тени,
Вы, взявшие с меня, в моей весне,
Дань жарких слез и горестных борений,
Погибшие! ужель вы чужды мне
И помнитесь, среди сердечной лени,
Лишь изредка и тёмно, как во сне?
Ты, с коей я простилася, рыдая,
Чей путь избрал безжалостно творец,
Святой любви поборница младая, -
Ты приняла терновый свой венец
И скрыла глушь убийственного края
И подвиг твой, и грустный твой конец.
И там, где ты несла свои страданья,
Где гасла ты в несказанной тоске,-
Уж, может, нет в сердцах воспоминанья,
Нет имени на гробовой доске;
Прошли года - и вижу без вниманья
Твое кольцо я на своей руке.
А как с тобой рассталася тогда я,
Сдавалось мне, что я других сильней,
Что я могу любить, не забывая,
И двадцать лет грустеть, как двадцать дней.
И тень встает передо мной другая
Печальнее, быть может, и твоей! [1]
Безвестная, далекая могила!
И над тобой промчалися лета!
А в снах моих та ж пагубная сила,
В моих борьбах та ж грустная тщета;
И как тебя, дитя, она убила,-
Убьет меня безумная мечта.
В ночной тиши ты кончил жизнь печали;
О смерти той не мне бы забывать!
В ту ночь два-три страдальца окружали
Отжившего изгнанника кровать;
Смолк вздох его, разгаданный едва ли;
А там ждала и родина, и мать.
Ты молод слег под тяжкой дланью рока!
Восторг святой еще в тебе кипел;
В грядущей мгле твой взор искал далеко
Благих путей и долговечных дел;
Созрелых лет жестокого урока
Ты не узнал,- блажен же твой удел!
Блажен!- хоть ты сомкнул в изгнанье вежды!
К мете одной ты шел неколебим;
Так, крест прияв на бранные одежды,
Шли рыцари в святой Ерусалим,
Ударил гром, в прах пала цель надежды,-
Но прежде пал дорогой пилигрим.[2]
Еще другой!- Сердечная тревога,
Как чутко спишь ты!- да, еще другой!-
Чайльд-Гарольд прав: увы! их слишком много,
Хоть их и всех так мало! [3]- но порой
Кто не подвел тяжелого итога
И не поник, бледнея, головой?
Не одного мы погребли поэта!
Судьба у нас их губит в цвете дней;
Он первый пал; - весть памятна мне эта!
И раздалась другая вслед за ней:
Удачен вновь был выстрел пистолета.[4]
Но смерть твоя мне в грудь легла больней.
И неужель, любимец вдохновений,
Исчезнувший, как легкий призрак сна,
Тебе, скорбя, своих поминовений
Не принесла родная сторона?
И мне пришлось тебя назвать, Евгений,
И дань стиха я дам тебе одна?
Возьми ж ее ты в этот час заветный,
Возьми ж ее, когда молчат они.
Увы! зачем блестят сквозь мрак бесцветный
Бывалых чувств блудящие огни?
Зачем порыв и немочный, и тщетный?
Кто вызвал вас, мои младые дни? [5]
Что, бледный лик, вперяешь издалёка
И ты в меня свой неподвижный взор?
Спокойна я; шли годы без намека;
К чему ты здесь, ушедший с давних пор?
Оставь меня!- белеет день с востока,
Пусть призраков исчезнет грустный хор.[6]
Белеет день, звезд гасит рой алмазный,
Зовет к труду и требует дела;
Пора свершать свой путь однообразный,
И всё забыть, что жизнь превозмогла,
И отрезветь от хмеля думы праздной,
И след мечты опять стряхнуть с чела.
Июль 1846, Гиреево
Примечания
[1]. В 5-7-й строфах Павлова вспоминает о героически погибшей
женщине, по предположению В. Я. Брюсова (см. изд. 1915 г., т. 1,
стр. 313), жене сосланного декабриста, уехавшей за своим мужем
в Сибирь. О справедливости подобного предположения говорит и
упоминание о глуши "убийственного края" и о годах, прошедших
со времени последнего свидания ("двадцать лет грустеть"), т. е.
с 1826 г.
[2]. В строфах 8-11 Павлова вспоминает о безнадежно влюбленном
в нее Киприане Дашкевиче (ум. в ноябре 1829 г.), друге А. Мицкевича,
высланном из Польши за участие в обществе "филаретов", тяжело
заболевшем чахоткой и покончившем жизнь самоубийством.
[3]. Чайльд-Гарольд прав - имеются в виду раздумья Чайльд-Гарольда
в 4-й песне поэмы Байрона "Паломничество Чайльд-Гарольда" о
незаслуженных страданиях и преждевременной гибели многих великих
людей.
[4]. В этой строфе говорится о смерти Пушкина и последовавшей вскоре
за нею гибели Лермонтова.
[5]. Строфы 12, 14 и 15 относятся к Е. А. Баратынскому, умершему
в 1844 г.
[6]. Эта строфа относится к А. Мицкевичу.
Постоянная ссылка на это стихотворение:
Случайные стихотворения этого автора